…Мне нравилось у Наследников. Нравилась их понимание того, к чему я неосознанно стремился; нравилось их серьёзное отношение к тому, что меня интересовало; нравилась сама атмосфера своеобразного братства по убеждениям. Даже оголтелая — на грани фанатизма — приверженность нашего лидера, мага Элама колдовскому началу Мира не вызывала во мне раздражения. Мы пересекали Галактику из конца в конец, на пределе отпущенных нам возможностей перемещения в пространстве; мы гонялись за любыми, самыми призрачными намёками на то, к чему мы все так дружно стремились. Мы искали следы чародейства — любое явление не проходит бесследно, и ищущий да отыщет! Иногда Элам просто поражал меня: там, где безмолвствовала сложнейшая аппаратура, он умел отыскать нечто, из чего извлекал бесценную крупицу нового знания. Любой учёный муж на любой из наших научных станций, рассеянных по всему обжитому нами космосу, пришёл бы в неподдельный ужас от его методов, и «шарлатанство» было бы, пожалуй, самым мягким из ярлыков, навешенных тут же на такую систему познания. Но Эламу глубоко безразлично, что думают о нём все теоретики и практики науки нашей цивилизации. И мы находили следы: фиксировали информацию на кристаллах памяти в компьютерах нашего корабля и — самое главное! — в нашей собственной памяти. Постепенно вырисовывалась грандиозная картина, от одного взгляда на которую любой истый Технократ испытал бы сложнейшую гамму чувств: от ненависти к осмелившимся приоткрыть такое до желания разрядить в себя бластер — слишком уж унизительна эта картина для нашей невероятной гордости и слишком уж жалким выглядит на её фоне наш непомерный коллективный эгоцентризм. А Элам искренне считал, что ему назначено свыше просветить заблудших и осчастливить этим всю нашу цивилизацию — было в нём что-то от древних религиозных проповедников и миссионеров, бестрепетно умиравших под пытками дикарей.
…На эту странную планету, абсолютно мёртвую, мы забрели исключительно следуя таинственному наитию Элама. От планеты буквально веяло полным разрушением — я уже умею чувствовать кое-что, и наш предводитель полагает, что у меня есть кое-какие магические способности, и что они потихоньку просыпаются. Так вот, среди безжизненного камня мы отыскали нечто, невероятно древнее, хотя выглядел этот странный обломок так, как будто был создан только что. Похоже, что время над ним не властно — тончайший анализ, проделанный машинами, показал, что веществу (не подпадающему, кстати, ни под одну из строгих классификационных категорий — не металл и не камень, а какой-то непонятный композит) по меньшей мере миллион лет! Глаза Элама, когда он держал извлечённый из камня блестящий осколок, светились так, что казались раскалёнными (до сих пор выше моего понимания, как наш вождь нашёл это, по каким непонятным приметам, и что же это всё-таки такое).
…А потом случилось непоправимое — так мне, во всяком случае, казалось тогда. Нас умело и беспощадно атаковали в открытом космосе, атаковали именно те (одни из тех, как я знаю теперь), встречи с которыми так жаждал Элам.
…Мы с Эламом висели в мягкой полутьме. В последнее время он выделял меня среди прочих и даже любил пообщаться, потренироваться в прямом мыслеобмене. Мы беседовали обо всём и ни о чём конкретно; Элам знал невероятно много — из тех областей, которые всегда считались мифическими для Технолидеров. Сказать, что мне было интересно — это значит не сказать ничего. Я просто пил его знания, пил с жадностью, как человек, измученный долгим отсутствием воды. И вдруг Элам напрягся, я услышал стремительно отдаваемые им приказы людям и машинам (хотя сенсорные поля вокруг нас не фиксировали никакой опасности), и тут я сам увидел Их.
…Скользящие среди звёзд быстрые чёрные тени — ни формы, ни очертаний, ни облика в привычном нам смысле. Только ощущение присутствия холодного чужого разума и опасности! А в следующий миг батареи крейсера метнули Им навстречу огонь — Элам разряжал почти всю накопленную нами энергию, и я не успевал понять, прав он или нет. И не успел, потому что ещё миг спустя на нас обрушилось чёрное пламя.
…Для меня до сих пор осталось загадкой, как я уцелел. Быть может, Элам — мир его праху! — был прав насчёт моей магической одарённости (хотя я бы предпочёл более щадящую проверку своих талантов) и присущей мне способности инстинктивно самомобилизоваться в случае крайней опасности. Чёрная огненная волна затопила весь корабль, и я осознал, что весь экипаж, все люди, которые сделались мне такими близкими, умерли — мгновенно. А Они вдруг оказались совсем рядом, и я выбросил в Них всё то, что у меня ещё оставалось — подчинённую моей воле энергию незадействованных аккумуляторов, не успевшую перелиться в эмиттеры обращённой к Ним полусферы крейсера. Я успел со злой радостью понять, что убил одного из них, — не знаю, откуда взялось это понимание (как не подозревал и того, что я способен на такое чувство, как злая радость), — а потом вязкая топь неощущения заглотила меня одним глотком.
…При пробуждении первым моим ощущением было тепло мягкой, но сильной (хотя, несомненно, женской!) ладони, покоящейся на моём лбу. И это так приятно, что не хочется открывать глаза — а вдруг это ощущение исчезнет? И всё-таки я открываю глаза, силясь понять, где же я нахожусь. Тела я не чувствую — может быть, его у меня больше нет? Тогда стоит предположить, что я в том самом загробном мире, о существовании которого в один голос твердят все без исключения галактические религии.
…Надо сказать, что этот загробный мир — далеко не самое плохое место (тем более что тут обитают такие существа, как Аэль). Конечно, это не более чем шутка, всесилие техники не уничтожило в нас, Технодетях (так Они называют нас, и прозвище это не кажется мне обидным, даже наоборот), чувства юмора. К тому, что со мной произошло, я был внутренне готов всю свою долгую жизнь — мне уже за сотню, почтенный возраст, и по Галактике давно разлетелись мои взрослые внуки, и рождаются правнуки. Первое время я просто боялся поверить в то, что это всерьёз, — я вот-вот проснусь, и дивное видение растает.